Святая Русь - Страница 135

135

– Где Ягайла? – выкрикнул. – Почто медлит литовский брат мой?!

Фрязин-толмач склоняется в низком поклоне:

– Великий князь Ягайло с ратью идет от Одоева. Ему надо меньше полудня, дабы вступить в сражение!

Мамай яростно молчит. Ягайло нужен ему, надобен! Литва должна уравновесить Литву: пусть Ягайло разобьет своих братьев – Андрея Полоцкого с брянским князем! Слишком много литвинов в московском войске коназа Дмитрия! Он бы накричал сейчас на всех: и на Ягайлу, что непонятно медлит, хотя он, Мамай, шлет ему гонца за гонцом, и на этих лживых фрязинов, которые хотя и послали с ним горсть своей пехоты, но что перед лицом собравшихся тьмочисленных ратей эта горсть?! Или что-то да значит?

Говорят, они ловко бьют своими железными стрелами, всадника пробивают насквозь! Римляне когда-то малыми силами покоряли целые царства. Так ли умеют драться фряги, как их далекие предки? Он глядит подозрительно на угодливо согбенного в поклоне фрязина и молчит. Потом вызывает сына и на сына глядит подозрительно. Но нет, сын без отца потеряет все! «Сыну я еще нужен!» – думает мрачно Мамай. Встряхивая головою, отгоняет давнее настырное видение: Бердибек, задушивший своими руками родного отца. Мамая не смущает чехарда убийств, обезлюдившая ордынский престол. Он только лишь сам не хочет, чтобы его убили, как Джанибека!

С тем же страшным, яростным лицом велит сыну вести полки за Красивую Мечу, к Непрядве. Ежели и там Ягайло не присоединится к нему и ежели Дмитрий посмеет перейти Дон, он, Мамай, пойдет в наступление один и сбросит в реку этого московского гордеца вместе со всем его жалким воинством!

Он уходит в шатер, ест и пьет и ночью так же молчаливо-яростно имеет женщину из своего походного гарема. Еще ничего не ясно. У русских завтра большой праздник. Успение Мариам. Вряд ли они решатся в этот день выступить! Он отсылает новых гонцов к Ягайле! Он велит поторопить отставших. Он посылает сторожей искать броды на Дону. Но ночью приходит весть, что Дмитрий сам перешел Дон, и не там, где хотелось Мамаю, не здесь, в открытой степи, а выше устья Непрядвы. Ну что ж! Он и оттуда выкурит коназа Дмитрия! Прижмет к реке и уничтожит на берегу!

Мамай посылает нового гонца за упрямым – или трусливым? – литвином.

Мамай велит своим эмирам и бекам уряжать полки и выступать. Передовые части уже перешли Непрядву в ее верхнем течении и теперь в ночной темноте движутся встречу московскому войску. Мамай одолел себя, он почти спокоен и деловит. То, чего он ждал, – пришло, и медлить нельзя. Раз Дмитрий перешел Дон, медлить нельзя! Завтра, нет, уже сегодня на заре урусут будет разбит!

Мамай спит. Всего два-три часа перед рассветом. И всю ночь с ровным, подобным гулу затяжного ливня топотом идут и идут к Дону, минуя истоки Упы, огибая овраги и мелкие речки левобережья Непрядвы, бесчисленные и разноязычные Мамаевы рати.

Глава 31

Конечно, отец брал Ягайлу в походы с собою. Кочевой быт, шатры, скудная снедь, изматывающие конные переходы – все это было не внове и все переносимо вполне. Тем паче он ехал теперь как глава великой армии, к которой присоединялись все новые и новые полки подручных бояр и княжат, твердой рукою Ольгерда приученных к повиновению. И все было хорошо до Одоева. Все было хорошо, пока не обнаружилось ясно, что войском надобно руководить, а руководить он не может, не привык за властным родителем своим! И что тайные советы Войдылы надобно нынче исполнять ему самому, а… как? И что баять боярам, рвущимся в бой, чающим добычи ратной, портов, оружия, холопов и коней и уверенным, что в союзе с татарами одолеть Дмитрия не составит никакого труда? Что делать?!

Сегодня он впервые разругался с младшим братом, тряс Скиргайлу за отвороты ферязи, кричал придушенно:

– Зачем, зачем ты обещал им?! А ежели теперь, когда до встречи с Мамаем всего ничего – коню на два часа доброй рыси! – что ежели теперь они не послушают меня и ринут на бой?!

Брат глядел на него безумными круглыми глазами – да ведь за тем и шли?! Но Ягайло, отпихнувши Скиргайлу напоследях в груду кошм и затравленно озираясь, не вошел бы кто из холопов, горячим шепотом не произнес – прошипел:

– Не будь глупцом! Рать надобна нам в Литве против Кейстута с Андреем, а не здесь! Вонючему татарину… Кметей гробить… Мамай осильнеет, горя примем, Подолию у нас отберет! – Все вполголоса, скороговоркою и тут же, ощерясь, громко:

– Кто тамо?! Войди!

Вступил литовский боярин, хмуро оглядел молодых князей.

– Гонец к твоей милости!

Ягайло кивнул. Схватя сам, без холопа, накинул дорогую ферязь. И Скиргайло вновь подивил быстроте, с которою брат умел менять обличье лица.

Он стоял теперь бестрепетно-гордый. Пропыленному, густо пахнущему конским потом татарину (шестого гонца уже шлет ему Мамай!) надменно кивнул:

«Видишь рать?» Толмач вполз в шатер, уселся у ног переводить речи.

– Не умедлим! Скажи твоему повелителю: мы подтягиваем полки! У нас еще не все подошли! Не все готовы к бою! Но мы не умедлим! Так и передай!

Татарин долго и зло говорил что-то. Толмач, смутясь, переводил глаза с того на другого, не ведая, как пристойнее передать Мамаевы оскорбления литовскому великому князю. Наконец решил не передавать вовсе. Высказал лишь: «Мамай гневает! Он ждет тебя, господин!»

– Пусть начинает бой! – отверг Ягайло, царственно указывая гонцу рукою на выход. Гонец, бормоча что-то, нехотя покинул шатер.

– Пусть начинают бой… – повторил Ягайло в спину уходящему. – А мы, – он снова оглянул шатер, вперяя взгляд черных пронзительных глаз в братнин лик, – а мы будем ждать вестей! Вели полкам ставить шатры, да, да!

135